Анна Варпаховская — о своем знаменитом отце и знакомстве с Фаиной Раневской

«Уголовник принес нам ящик игрушек» 

Вы родились на Колыме. Что помните из той жизни?

Мы уехали, когда мне не было и четырех лет. Помню какой-то концерт, поставленный папой. Родителей к тому времени уже оправдали, но возвращаться в Москву было опасно: все, кто рискнул, получали очередной срок. Мы уехали в Усть-Омчуг, это 300 км от Магадана, и там папа ставил прекрасные спектакли с самодеятельностью — людьми с улицы. Помню, был какой-то концерт, мама (Ида Зискин, оперная певица — «Известия в Украине») пела, папа аккомпанировал, а я кричала из зала: «Отец — молодец! А мама — совершенно толстая певица!»

                 Анна Варапаховская с родителями 

Родителям удавалось создать для вас атмосферу счастливого детства?

Помню семейную легенду о том, как мама соорудила для меня елку. Она попросила папу принести из клуба, которым он руководил, хоть несколько игрушек. «Ты что меня толкаешь на преступление? Чтобы я воровал игрушки? Никогда в жизни!» — заявил папа. Но мама на него наседала, и вот однажды папа пришел домой бледный, с трясущимися руками и достал из бушлата один-единственный крохотный шарик. И еще долго высказывал маме, что толкнула его на преступление. В этот же день Коля Пересечный — уголовник, который очень дружил с нашей семьей, принес из клуба целый ящик елочных игрушек. «На, Дуся, — сказал он маме. — Повесишь на елку. А своему фраеру скажешь, чтоб списал». Самое обидное, что на меня эта елка впечатления не произвела. 

Своим детям Леонид Викторович прививал интеллигентность, принимал участие в вашем воспитании?

Да, но косвенно, воспитывал нас своим примером. Помню, какой урок преподнес своему пасынку Грише (Григорий Зискин стал режиссером, ставит спектакли в Киеве и Монреале — «Известия в Украине»). Всю молодость брат бегал по свиданиям, возвращался среди ночи и звонком в дверь будил всю семью. Однажды ночью, когда Гриша позвонил в очередной раз, дверь открыл папа — одетый, с пакетом сухарей в руках и сказал: «Гриша, когда ты звонишь так поздно, это звонок не в дверь, а в мое сердце. Мне кажется, что меня снова пришли арестовать». Гриша все понял и исправился.

Как-то папа посмотрел мой дневник с одними пятерками, помрачнел и сказал: «Ну что это такое? Так учатся только серые заурядные личности. Вот когда я смотрю дневник мальчика Вовочки и вижу, что у него сплошные двойки и вдруг — пять по пению, я понимаю: у мальчика талант, он поет. А какой талант может быть у отличника?»

Как отец относился к советской власти, пройдя сталинские лагеря и долгие годы ссылки?

Сталина считал преступником. Но после реабилитации театр заслонил все. Папа старался наверстать упущенное, поэтому разговоров на эту тему дома, в кругу родных не помню. Он все понимал, но не разрешал нам говорить на эти темы. Он был напуган. И самое страшное, что даже во мне, когда меня спрашивают о политике, просыпается внутренний страх. Сейчас вроде бы все говорят открыто, а я не могу. Не потому что у меня нет своей позиции или я ничего не понимаю — во мне жив ген ужаса и страха. Вы не представляете, как жутко это было. Ну за что у такого одаренного, светлого человека отобрали 18 лет жизни? Папа считал эти годы вычеркнутыми из жизни, благо, под конец он встретил и полюбил мою маму... Уже после его смерти она призналась, что если бы ей надо было пройти Колыму, чтобы снова встретиться с Леонидом Варпаховским, она бы с радостью на это пошла. Наверное, они выжили только потому, что была большая любовь и потому, что все-таки случился в их жизни театр. 

В доме вашего отца бывали Маяковский и Утесов, Леонид Викторович общался с Булгаковым. Что рассказывал вам об этих встречах?

В юности Булгаков был режиссером-ассистентом во МХАТе, ночами они с папой ходили по Москве, разговаривали. Потом папа дружил с Еленой Булгаковой — вдовой писателя, переписывался с ней. Елена Сергеевна приложила много сил, чтобы поставленный в Киеве спектакль «Дни Турбинных» разрешили играть в Театре им. Леси Украинки. Этот спектакль был большой творческой победой режиссера Варпаховского, но к сожалению, его запретили. Состоялся один закрытый показ. Украинские писатели сказали, что Булгаков бегал по Подолу и стрелял в большевиков, поэтому спектакль нельзя допустить к просмотру. Тогда папа уехал из Киева. Он был очень огорчен.

Что касается знаменитых имен, папа вырос в дворянской семье, в доме бывали многие известные личности. А Утесова застала и я, он приходил к нам в гости, когда мы жили в Москве. Вообще, когда перебираю в памяти кого благодаря отцу знала, с кем общалась, понимаю, что я счастливейшая женщина. Папа работал с целой плеядой великих артистов. В том числе с Фаиной Раневской.

На ваших глазах рождались анекдоты, связанные с Фаиной Георгиевной?

На сдаче спектакля «Странная миссис Севидж» мама пошла за кулисы поздравить Раневскую. А она говорит: «Ваш муж мерзавец. Посадил меня на первый план, а у меня такой некрасивый нос!» На что мама сказала: «Вы даже не представляете, какая вы красавица». Раневская: «Правда? Ну ладно, буду сидеть на первом плане». Потом через какое-то время папа пошел посмотреть спектакль и вернулся в ужасе: «Представляешь, Фаина поет «Нам не страшен серый волк»! Поет, конечно, гениально, но какое отношение эта песенка имеет к ее героине, американской миллионерше?» Вскоре Раневская сама позвонила папе с просьбой прийти на спектакль и почистить всю отсебятину, которую несут актеры. Папа сказал, что почистит с удовольствием, только начнет с нее. «Да? Тогда не приходите, старый дурак», — сказала Раневская и бросила трубку. 

По окончании школы вопрос, куда поступать, перед вами не стоял?

Конечно, но папа очень не хотел, чтобы я пошла в актрисы. Он знал, насколько зависима эта профессия, сколько горя и обиды она приносит. Но я поперла как танк, расталкивая локтями абитуриентов, потому что в другой профессии себя не представляла. 

«Сына и дочь я считаю своими лучшими ролями» 

Ваша актерская судьба в итоге сложилась удачно?

Конечно, не так удачно, как мне бы этого хотелось. Мимо меня прошло столько ролей, которые хотелось сыграть... Но с другой стороны, я счастливый человек, потому что смогла создать очень хорошую семью — 35 лет прожить в браке с любимым человеком. Для актрисы это рекорд. Как-то один коллега узнал, что я родила второго ребенка и удивился: «Второго? Нет, ну ты не артистка. Еще скажи, что от одного мужа!» Я сказала: да, от одного. «Ну ты не настоящая артистка», — разочарованно ответил он. Сына и дочь я считаю своими лучшими ролями. И я рада, что в свое время мне не пришлось выбирать между семьей и театром.

                  Анне Варпаховской не пришлось выбирать между карьерой и семьей. С детьми на отдыхе 

Как вы оказались в Канаде?

В 1994 году в Москве сложилась страшная ситуация. Во-первых, зритель ушел из театра. Все уселись у телевизора смотреть дебаты, потому что этот политический театр был намного интересней. К тому же мы жили возле Белого дома, где через двор время от времени пролетали трассирующие пули, и в нашем районе какой-то снайпер человека убил... Иногда было страшно выйти за хлебом. А дети маленькие, я не могла их отпустить в школу без охраны, хотя школа была через двор. Мы решили, что нужно ребят вывозить. Тогда в Театре им. Станиславского я играла главные роли. Уезжала, понимая, что с актерской карьерой покончено, но не делала из этого трагедии. 

Ваш сводный брат Григорий Зискин уже работал в Канаде?

Да, он давно там жил. И благодаря ему всего через шесть месяцев я играла в водевиле Чехова с французскими артистами. Потом была «Скамейка» Гельмана. В программе к этому спектаклю мы написали целый трактат. Нам приходилось объяснять зрителям, что такое прописка: в Канаде такого понятия не существует, как и коммунальная квартира. Один журналист брал у меня интервью и на полном серьезе спрашивал: «Вот ваши герои — совершенно разные люди, живут в одной квартире. Это что, сексуальные меньшинства?» Я говорю: «Нет!» Он продолжает перебирать варианты: «Родственники? Секта? Научный эксперимент? Они что, все любят друг друга?» Я сказала, что скорее ненавидят. «Зачем же тогда они живут вместе?» — не унимался корреспондент. Это не умещалось в его мозгах. Потом мы подумали, почему бы не организовать русский театр — все-таки русских в Канаде много, по 30—40 тысяч в больших городах. Так появился Театр им. Л.В. Варпаховского.

Театральная система на Западе кардинально отличается от русской и украинской. Опыт работы, приобретенный там, здесь помогает?

В Монреале назвать репертуарным можно один театр, и то с натяжкой. Потому что, во-первых, большинство актеров у них приглашенные, а во-вторых, премьеру они играют каждый день на протяжении, скажем, месяца, потом снимают и ставят что-то новое. Остальные компании — антрепризы, которые собираются для конкретной постановки. Там актеры, чтобы выжить, вынуждены еще чем-нибудь заниматься. Позволить себе держать постоянную труппу никто не может. Ну как можно платить зарплату 50 актерам, из которых играют только двадцать? Ведь эти театры негосударственные, выживают благодаря спонсорам. И помещения там арендуют, поэтому нельзя себе позволить долго репетировать — очень дорого обходится.

Театр им. Л.В. Варпаховского стоил мне большого труда. Все нужно было создавать самой: собирать реквизиторов, художников, актеров, всем оформлять визы, селить, следить, чтобы все поели, чтобы сориентировались в чужой стране, не зная языка, и чтобы хорошо сыграли и получили от этого удовольствие.

В какой системе вам комфортнее?

Конечно, здесь. Почему в свое время я стала работать в Москве и Киеве? Да потому что там, в Канаде, я жутко устаю как руководитель — там обо всем должна думать сама. А здесь меня одели, загримировали, еще и платочек в руку вложили — иди, играй в свое удовольствие. Это здорово — заниматься только своим делом. И мне интересно сегодня сыграть Люсиль, завтра — Москалеву, послезавтра — кого-нибудь еще... 

Что привело вас в Театр им. Леси Украинки?

Я считаю, что в этом театре — мои корни. Здесь сохранилась неповторимая творческая аура. Как-то я приехала на юбилей Александры Смоляровой и зашла к художественному руководителю Михаилу Резниковичу. Рассказала ему об успехе «Бабьего лета» и предложила поставить этот спектакль в Русской драме. К моему удивлению, он согласился — так началась наша творческая дружба. Потом были «Дядюшкин сон», «Семейный ужин», «Прощальное танго». То, что я здесь оказалась — чудо. Очень люблю этот театр и своих коллег по сцене. Михаилу Юрьевичу удалось сохранить атмосферу того театра  на сцене, в цехах, в актерской среде. Вести такой театр, обходя рифы, трудно, особенно сегодня. Еще труднее – сохранять разные поколения, отыскивать молодые дарования. Ему это удается. Поверьте, мне есть с чем сравнивать.

                 Сцена из спектакля "Прощальное танго"

Помните этот театр при отце?

Годы работы здесь — один из самых счастливых периодов жизни моего отца. И я помню, как маленькой девочкой бегала по коридорам этого театра. Сохранилась фотография, где я в кивере Шурочки Азаровой — Александры Смоляровой — из «Давным-давно» — спектакля, поставленного моим отцом. Я смотрела все премьеры. А еще стояла у театрального крыльца и всем проходящим, указывая на афишу, говорила: «Это мой папа поставил».

                                            Киевское детство. Анна с другом по детскому саду  

Папа считал, что дать дочери роль — неприлично 

Вашей звездной киноролью стала Лизочка из «Суеты сует». Как после этого складывалась карьера в кино?

Мне кажется, что киноролями я обделена. Названий много, но такой работы, как в «Суете сует», больше не было. Там была замечательная команда. Помню, артисты все время смеялись. В атмосфере всеобщей радости и хулиганства фильм очень легко создается. В эту картину я пришла неопытной артисткой, страшно переживала. Но все так хорошо друг к другу относились, что меня понесло... Я стала сочинять, импровизировать. Специально для меня даже написали новую сцену. Как-то я сказала Эмилю Брагинскому, что мне не хватает сцены, где бы рассказала Мкртчяну, какой он красивый. Он расхохотался и написал замечательный диалог, где моя Лиза говорит своему избраннику: «Я тебя полюбила за красоту».

                            Пробы к фильму "Суета сует"

После столь яркой, успешной роли актеров засыпают предложениями...

Этого не случилось по разным причинам. Во-первых, я не попадала разряд советских актрис из-за внешности — не была девочкой с завода или теткой с полей. А, во-вторых, у меня не было человека, который бы меня продвигал. В кино зачастую снимались жены и дети режиссеров, впрочем, как и сейчас.

Но ведь вы как раз из этой категории?

Нет. Папа умер в 1976 году. С ним я успела поработать лишь в одном спектакле — «Волки и овцы». Но даже если бы он был жив, ни за что бы меня не продвигал. Папа был настолько интеллигентен, считал, что дать дочери роль — просто неприлично. Если бы не мама, я бы и в этом спектакле не играла. Она его заставила, и за это я очень ей благодарна, это были мои актерские университеты. Я играла премьеру через день после его смерти. Помню, мама сказала: «Папа не отменил бы спектакль. Ты должна играть».

Когда он ушел из жизни, для нас начался тяжеленный период. Нужно было как-то кормиться, а я получала в театре копейки, мама не работала. Мне даже пришлось засесть за вязальный станок. Позже в театр пришел Сандро Товстоногов, я стала много играть. Но это уже моя заслуга — я перестала быть только дочкой Варпаховского. Когда у вас такой родитель, любая удача приписывается папе, а каждый промах списывается на вас. То же было с моим однокурсником Костей Райкиным. Он мне даже как-то сказал: «Мы дети больших родителей. Нам будет трудно».

                "Волки и овцы" - единственный спектакль, в котором Анна успела поработать с отцом

Чему успели научиться у отца в плане профессии?

Очень многому. Одним из первых уроков был вопрос: что написано на первой странице любой пьесы? «Действующие лица», — отвечаю. Действующие, а не чувствующие и не переживающие. Ведь и в жизни мы все делаем ради чего-то, что-то выполняем, куда-то прорываемся и ничего не делаем просто так, все ради чего-то. Казалось бы, это самый простой элемент — действовать на сцене, но он самый трудный. Когда человек на сцене действует, вы понимаете, зачем он это говорит, чего хочет, вам интересно за ним следить.

Еще папа научил меня задаваться массой вопросов, работая над ролью. Спустя 30 лет, репетируя «Дядюшкин сон» я, следуя этому принципу, задумалась: за сколько времени проходят события в пьесе? Оказалось, утром князь приехал, а вечером его убили. Вот то, что успела провернуть Марья Александровна Москалева за день — диктует совершенно иное ритмическое существование на сцене. Она, как юла. Ей нужно съездить в деревню, привезти мужа, отбить этого, пустить сплетню, привезти князя, уговорить его, уговорить Зину... То есть я уже не могу играть эту роль, сидя с чашкой у самовара. Москалевой некогда. Есть профессиональные вещи, которые я наблюдала, когда работал папа. И теперь это очень помогает. 

Сохранились детальные режиссерские записи спектаклей Леонида Викторовича. По ним можно восстановить какой-нибудь его спектакль?

Конечно. Папа был учеником Мейерхольда. В 30-е годы он создал лабораторию, которая занималась записью спектаклей, тогда ведь их не снимали на видео. Поэтому фиксировались на бумаге повышение голоса, паузы. Папа говорил: «В музыке есть ноты, а почему нельзя зафиксировать знаками театральный спектакль?» Создавали партитуру спектакля, и в этом направлении было сделано немало. Но отца арестовали — и все остановилось. А над тем, чтобы восстановить папины постановки, я всерьез задумывалась. Когда ставили «Волки и овцы» в Театре Варпаховского, брали что-то из его записей. Мечтаю о постановке спектакля по папиным партитурам — сделать спектакль памяти отца и Давида Боровского — знаменитого сценографа, с которым папа работал. Думаю, я бы это осилила, но пока не знаю, где. У меня есть только один театр, в котором я могла бы попробовать...

Магаданский, где во время ссылки работал ваш отец и где через много лет вы сами ставили спектакли?

Да-да. Я не считаю себя режиссером и наверняка никогда не поставлю режиссерское полотно, но актерский спектакль — то, чем занимается сегодня антреприза, кажется, мне подвластно. Сыграно столько, что я интуитивно понимаю, что посоветовать артисту, куда повести сцену, как ее выстроить. 

В Театре им. Леси Украинки вас как-то назвали женщиной мира, намекая, что вы успеваете работать сразу в трех странах: России, Украине, Канаде. Где чувствуете себя дома?

Есть пушкинские строки: «Им овладело беспокойство, охота к перемене мест» Вот я сейчас приехала и думаю: в Киеве хорошо, замечательно, но надо скорее поехать к мужу в Москву — давно я его не видела. Но дня три побыв с мужем, начну беспокоиться, как там моя девочка — и рвану в Монреаль, к дочке. Я нигде не чувствую себя дома. Думаю только об одном: чтобы хватило сил пожить так, как я сейчас живу, играть, создавать спектакли. Какие у меня могут быть корни, если я успела пожить и в Магадане, и Москве, и Монреале, и в Киеве. Когда покупали дом в Канаде, бывшая хозяйка сказала: «Этель Сильверстоун, рожденная в Монреале, передает дом во владение Анне Варпаховской, рожденной в Магадане». Она произносила это, совершенно не понимая, что такое Магадан и что пришлось пережить там нашей семье. А муж толкнул меня под столом ногой и сказал: «Какую большую карьеру ты сделала! От Магадана до Монреаля».