Лариса Кадочникова — о встрече с Юрием Ильенко и бедах современного кино

Сегодня любимая актриса Сергея Параджанова и Юрия Ильенко, прима Театра русской драмы имени Леси Украинки празднует юбилей. Накануне события ЛАРИСА КАДОЧНИКОВА рассказала «Известиям в Украине» о том, как рисует картины и когда сыграет в кино саму себя.

Как вы относитесь к юбилеям?

Чувствую себя от силы лет на 35. Кажется, предыдущий юбилей был только вчера: на стенде в театре висели фотографии и мой портрет. И вот уже — очередная круглая дата. Без особого умиления вспоминаю себя 20-летнюю. Я была очень худенькой, даже тощей — одни кости, без женственных округлых форм. Стеснялась своей худобы и даже боялась ложиться на спину на пляже, чтобы живот не проваливался до позвоночника. В 35 лет незнакомые люди, обращаясь ко мне, говорили: «Девочка...». А первый муж Юрий Ильенко говорил, что «девочкой» и «девушкой» лет до 40 прохожу. Я же мечтала, что кто-то, наконец, скажет мне: «Какая красивая женщина!».

Так и не прочувствовала перехода в этот статус. Но сейчас вполне довольна тем, как выгляжу. А главное, как чувствую себя внутренне. Я всегда бодрая, мне все время хочется творить, сниматься в хороших фильмах...

В каких, например?

Недавно режиссер Дмитрий Томашпольский и его супруга Алена задумали снять документальный фильм обо мне. Концепция такова: Лариса Кадочникова садится рисовать свой портрет, попутно рассказывается биография — воспоминания детства, учеба во ВГИКе, несыгранные роли, личная жизнь, люди, с которыми посчастливилось встретиться. Правда, сценарий этого фильма еще предстоит защищать на конкурсе Госкино. Жаль, что при жизни артистов не снимают документальных фильмов о них. Как здорово было бы увидеть сейчас кино об Иване Миколайчуке... Теперь никто не узнает о его жизни, о том, чем он жил, как работал. Надеюсь, эта картина состоится. Это мог бы быть полухудожественный фильм — о судьбе актрисы, судьба которой могла состояться так, или иначе.


Почему вы начали рисовать?

Самое сложное в актерской профессии — пережить период, когда не дают ролей. Вот в один из таких моментов творческого простоя, чтобы не терзаться этим, не нервничать, не страдать, не завидовать коллегам и не грызть себе локти, принялась рисовать.

Зимой устроили большую выставку моих работ. Люди приходили толпами, их количество все росло. Думаю, если бы мои картины провисели в галерее еще недельку, у входа выстраивались бы очереди. Что-то в моих картинах задевает, трогает. Видимо, несмотря на непрофессионализм, я смогла передать свою душу и индивидуальность. На открытии было немало людей искусства. Роман Балаян сказал, что я должна рисовать только цветы, другим больше по душе моя графика.

А каково мнение профессиональных художников?

Когда-то показывала свои рисунки Георгию Якутовичу. Он порекомендовал мне не учиться профессионально, чтобы не потерять свою индивидуальность. А его сын Сергей, об одной из моих картин сказал: «Она достойна музея Прадо». Мы даже обсуждали возможность организации нашей совместной выставки в Париже. Сергей планировал представить портреты Богдана Ступки, а я — свои картины. Была идея открыть этот проект и в рамках Московского кинофестиваля. Наверняка, на такую выставку пришли бы все, в том числе и Богдан Сильвестрович. Но пока думали, решали, собирались, Ступка лег в больницу, а потом заболел Сергей. На этом все и застопорилось. Вообще, я не хотела бы продавать свои картины вразнобой. Хотелось бы, чтобы кто-нибудь приобрел всю выставку, или же, чтобы в каком-нибудь музее выделили отдельный зал для работ.

Какого вы мнения о современном украинском кино?

От того периода, когда в Украине снимались потрясающие фильмы, мы оказались оторванными, ведь лет 15 в нашей стране кино не было вообще.

Теперь же кинематографисты не могут определиться: снимать бытовые реалистические фильмы, или а-ля поэтическое кино. А нового, чего-то своего, свежего найти не могут. Российские коллеги уже нашли свой особенный язык, запад тоже в активном поиске, а мы все никак... Все повторяемся, повторяемся...

Как думаете, с чем был связан подъем украинского кино в 60—80-е годы?

Культура любой страны развивается циклично: расцвет, спад, снова расцвет. Так сложилось, что на 60—80-е годы пришелся всеобщий культурный бум. И несмотря на то, что новаторские картины запрещали, на киностудии им. А. Довженко собрались талантливейшие режиссеры разнообразных направлений и возрастов. Старейшиной был Тимофей Левчук, за ним шла молодежь — Сергей Параджанов, Артур Войтецкий, Леонид Быков. У каждого мастера был свой почерк. А когда вышла картина Виктора Иванова «За двумя зайцами»! Параджанов, назло всем недоброжелателям, заявил: «Это гениальная картина. Придет время и она станет самой популярной».

Параджанова посадили из зависти

Зрители тогда тоже были другими?

Конечно! Они понимали толк в искусстве. А сейчас педагоги сетуют: на показах картин Александра Довженко студенты засыпают. Почему? Да потому что отвыкли. Эти картины очень сложные, тем более, для молодого поколения, перекормленного попсой. Нужно учиться видеть в них неординарное мышление, философию большого художника. Когда все время смотришь только реалистическое бытовое кино, поэтическое перестает восприниматься. Особенно — фильмы Довженко. Кстати, Тарковский считал режиссера первым гением кино. Жаль, что киностудия его имени умерла...

А разве на Тарковском молодежь не спит?

Это проблема всей современной культуры. Разве заставишь сегодня кого-нибудь прочесть греческую трагедию? Развитие культуры пошло вспять. Мы перестали читать классиков, променяли духовность на общество потребления. Помню, как имена Довженко, Параджанова, Ильенко вызывали трепет и чувство гордости. На киевской киностудии тогда можно было встретить и поэтов, и прозаиков, и художников разных стран мира, я уже не говорю о братских республиках. Это был своего рода культурный центр, клуб, куда приходили пообщаться. А сколько там было актеров! Мы спорили, говорили только о творчестве, поддерживали друг друга, радовались победам коллег. Это сейчас стоит сделать что-то талантливое в искусстве, как появляется уйма завистников.


Ну, не скажите: Параджанова в тюрьму упекли разве не из-за зависти?

Верно. Слава о Параджанове пошла по всему миру, и естественно, это вызывало зависть. До своего заключения Сергей работал над картиной «Киевские фрески». Это был совершенно необычный взгляд мастера на Киев. Мне посчастливилось попасть на пробный показ будущей работы. От потрясения я просто рыдала — это было гениально. Жаль, что фильм не дали снять. Это мог быть шедевр уровня «Теней забытых предков».

Почему наше кино после развала союза остановилось, а российское смогли реанимировать?

У них выделяли немало государственных средств на кино. Сделали ставку на количество фильмов, решив, что хотя бы некоторые из них окажутся достойными, а два-три — гениальными. Так запустили процесс, который теперь уже работает. И потом — директором «Мосфильма» стал Карен Шахназаров – глубоко порядочный и очень творческий человек. У него была цель поднять студию и возродить кино. А у нас этот период был упущен. Николай Мащенко, возглавлявший Киностудию им. А. Довженко, — человек замечательный, мы с ним даже пьесу сообща написали о взаимоотношениях Жорж Санд и Фредерика Шопена. Но что-то не сложилось. На студии снимали только две картины. Юра Ильенко — «Молитву за гетмана Мазепу» и «Богдан-Зиновый Хмельницкий». Очевидно, стоило добиваться, чтобы снималось больше картин, чтобы заявить о себе могли и молодые режиссеры. Наверняка, тогда у нас появилось бы немало хороших современных романтических фильмов и музыкальных и комедий. Ну а теперь, сколько еще нам предстоит ждать, пока на этой выжженной земле хоть что-то прорастет...

Ильенко хотел стать президентом

Вы смотрите фильмы со своим участием?

Смотрю, когда показывают. Но саму себя ведь оценивать очень сложно. Рассматриваешь продукт в целом. А когда кино потрясающее, в нем все актеры хорошие.

Помню, в каком-то журнале вышла большая рецензия на фильм «Белая птица с черной отметиной». Я там играла Дану — персонажа, на котором завязан весь сюжет. Но критик умудрился разобрать фильм во всех подробностях, ни слова не сказав о моей героине. Для меня это было самое большое потрясение. Тогда я поняла, что самое страшное, когда тебя не замечают, игнорируют, делают вид, что тебя вообще не существует. Уж лучше пусть ругают.

А когда-то не пригласили на вечер памяти Миколайчука в Национальной опере. Меня, сыгравшую с ним в трех картинах: «Тенях забытых предков», «Белой птице...», «Комиссарах»! Вот такие поступки выбивают меня из колеи. В какой еще европейской стране могут так поступить?

Кто организовывал это вечер?

Не знаю, возможно — Юра Ильенко. Я очень переживала его уход. Все-таки 18 лет совместной жизни, лучшие фильмы с ним. Он был очень талантливым и неординарным человеком, очень меня любил. Но... в то же время делал все для того, чтобы меня не снимали. Если кто-то из режиссеров утверждал меня на роль, Юра переставал с ним общаться. Такие поступки тоже говорят о многом. Он пару раз говорил мне, что хотел бы стать президентом Украины. Я его отговаривала: «Юра, зачем тебе быть президентом? Будь лучше талантливым режиссером». Это ведь единственный способ остаться в веках. Ну, кто сейчас помнит, при каком царе жил Пушкин? Странно, что после смерти он все время давал о себе знать, все появлялись какие-то знаки. Как будто напоминал о себе, чтобы я о нем не забывала. То дома случайно находятся наши совместные фотографии, то включаю телевизор, а там — его фильм со мной. А может, таким образом, он словно просит у меня прощение за то, что так жестоко со мной поступал в последние годы. Ведь поначалу я старалась сохранить нормальные отношения. Да, у него своя семья, дети, и у меня муж и своя жизнь, но можно ведь нормально общаться.

Все говорят, что после расставания с вами он не снял больше ни одной настоящей картины. Словно потерял вместе с вами свой талант.

Да. Наш союз создавал настоящее кино, признанное миром. Но был еще фильм «Мечтать и жить», сценарий которого был потрясающим, но в разных инстанциях его сокращали, что-то урезали. В итоге, целостного продукта не получилось. Может быть, тогда Юра понял, что его муза от него уходит. Начался разлад между нами, и он почувствовал, что надо что-то менять.


Вы пытались сохранить семью? Все-таки это был замечательный творческий союз, тем более, что и у вас тоже сильных картин после развода больше не было.

После неудачи с «Мечтать и жить» меня пригласили на съемки в Польшу. И за месяц моего отсутствия что-то произошло, хотя он каждый день звонил и объяснялся в любви. Я поняла: что что-то не так, когда вернулась. Сначала пыталась сохранить семью, потому что была привязанность, была любовь, страсть сумасшедшая. А как он за мной ухаживал! В театре «Современник», где я тогда работала, все восторгались: «Ах, какой у тебя парень!». Он всегда приезжал с цветами, все было очень красиво, построено на любви, обожании друг друга и творчестве. «Современник» тогда был лучшим театром не то, что в Москве — во всем СССР. Туда стекались интереснейшие люди, актеров окружала масса поклонников и, естественно, Юра хотел вырвать меня оттуда и увезти с собой.

На сцене «Современника» Гурченко грызла семечки

Теперь не сожалеете, что променяли Москву на Киев?

Такова судьба. «Современник» я бросила ради мужа и кино. Параджанов предложил мне роль Марички в «Тенях забытых предков». Так что с одной стороны был Юра, которого я очень любила, а с другой — Параджанов, сумасшедший восточный человек. Сыграла роль и красота Карпат, в которых мы снимались. Я была очарована всем этим, для меня все тогда было ново... И мама отпустила меня в Киев с легкостью, потому что это был ее родной город — она здесь родилась. А вот Олег Ефремов этого переезда так мне и не простил.

Но сожалеть не о чем. Даже когда отношения с Ильенко разладились, у меня был Театр русской драмы имени Леси Украинки. Здесь всякое бывало, роли то давали, то не давали, но этот театр был для меня, как солнце. В скольких замечательных спектаклях довелось сыграть! Порой новых ролей было столько, что уже не мог от них отделаться.

И все-таки, примой была Ада Роговцева. Вы ощущали себя на вторых ролях?

Ада действительно была примой после грандиозного успеха «Варшавской мелодии» Эдуарда Митницкого, спектакля Михаила Резниковича «104 страницы про любовь», на котором публика плакала. С Адой и ее мужем Костей Степанковым мы тогда дружили семьями. Жили рядом — на Брест-Литовском шоссе и проспекте Победы, поэтому часто ходили друг к другу в гости. Помню, тогда был страшный дефицит, есть было нечего, а ей несли продукты — такой она была любимицей города. Но, несмотря на то, что она была примой, я играла много главных ролей. И Ларису в «Бесприданнице» мы играли с ней в очередь.


То есть запись «Театр «Современник» в трудовой книжке не гарантировал автоматического попадания в примы?

Да что вы! Я пришла сюда на эпизод. Ко мне еще долго присматривались. Ну и что, что «Современник»? Ты попробуй что-то здесь докажи. Тогда в труппу Русской драмы принимали максимум по два-три человека в год, труппа не обновлялась так массово, как сейчас. В «Современнике», кстати, была та же ситуация. Помню, в труппу пришла Люся Гурченко. Очень скромно себя вела, потому что сегодня она играла главную роль, а завтра — была в массовке. В спектакле «Два цвета» Кваша и Евстигнеев играли эпизод, а Гурченко и еще две актрисы должны были сидеть на завалинке и грызть семечки. А надо знать Люсю! Она уже снялась в «Карнавальной ночи», можете представить себе ее успех? Знаменитость-перезнаменитость. Она же не может спокойно эти семечки грызть, и уж если грызет, то плюется так, что в этих семечках весь потолок. Не со зла, конечно, но сцену она ребятам завалила — зрители видели только ее. Потом Люсю из спектакля убрали.

Что послужило толчком к написанию автобиографии?

Я прочла несколько актерских книг — Ольги Яковлевой об Анатолии Эфросе, еще что-то... В это же время кто-то из друзей мне посоветовал написать что-то о себе. Может быть, одним из толчков был развод с Ильенко, развал страны. Как-то все было нескладно. Я села за стол у окна, стала вспоминать и записывать. И так каждый день. Оказалось, что писательство — такой тяжелый труд! Все не могла избавиться от слова «был», которое настырно появлялось чуть ли ни в каждом предложении. Работала над книгой четыре года. Все переписывала по два-три раза. Потом взяла рукопись и отправилась в Москву. Москвичам моя книга понравилась, но получить там грант на ее издание я, как киевлянка, не могла. Я вернулась в Киев с полной уверенностью, что ничего у меня не выйдет. Нет так нет — истерик по этому поводу не устраивала. А как-то была в Доме кино, где встретила Сергея Трымбача, и он познакомил меня с издателем Тамарой Трубниковой. Она была в восторге от рукописи и вскоре книга появилась в магазинах и была успешно продана. А Виталий Коротич прочел и написал мне: «Самое главное в этой книге — искренность».