Продолжение легенды о Лике

Героиня Ады Роговцевой - десятилетия спустя

В том, теперь уже легендарном, спектакле роль Лики Мизиновой исполняла Ада Роговцева. Образ Лики стал одним из лучших ее сценических созданий в те годы. В нынешней премьере другая Лика - артистка Наталья Доля.

В новом спектакле многое изменилось. Повзрослели сам Чехов, Книппер, брат Александр, но Лика, Лидия Стохиевна Мизинова - самая яркая и талантливая - осталась прежней юной Ликой, так же беззаветно и во многом безответно любящей Антона Павловича.

Действие нового спектакля начинается в 1903 году, уже после женитьбы Чехова на Ольге Книппер, а все взаимоотношения Антона Павловича с Ликой - лишь воспоминания Чехова, избирательные, как всякие воспоминания, отрывочные и от этого более острые.

Прежняя Лика в исполнении Ады Роговцевой - и это можно с уверенностью утверждать - не просто юная женщина, влюбленная в Чехова. Она была вдохновенным символом шестидесятых годов - с бескомпромиссным максимализмом и верой шестидесятников. Была она чиста, трогательно лирична, предельно искренна и бескорыстна. Легкость, озорство и лукавство ее были удивительны. Она казалась почти неуловимой: появлялась и исчезала между створок березового органа, снова появлялась и снова исчезала - мечта, мираж... И такая в ней была жажда жизни, жажда любви!..

Те, кто видел первый спектакль, не забудут, как Лика-Роговцева уже после разрыва с Чеховым и после примирения, после того, как она родила дочку от другого и похоронила ее, в последний раз признавалась ему в любви: "...Знаю одно, что до самой могилы помыслы, чувства и песни, и силы - все для тебя!".

В слова романса Роговцева вдыхала всю силу и страсть юной души. В глазах блестели слезинки, она была нежной, трогательной и бесконечно мужественной. Те чистые слезы юной Лики-Роговцевой западали в душу каждого зрителя, и верилось, что ее любовь - это бескорыстное чувство к Антону Павловичу - навеки. Зрители замирали, аплодировали...

Та прежняя Лика могла быть подругой молодого Никиты Михалкова ("Я шагаю по Москве") или Геннадия Шпаликова, легендарного поэта и сценариста, безвременно сгоревшего на исходе хрущевской оттепели. Она могла вместе с Евтушенко и Вознесенским читать стихи в Политехническом музее или вместе с Николаем Губенко протестовать против фальши и двойных стандартов взрослых ("Мне двадцать лет").

При всей трагичности - а Роговцева в некоторых эпизодах была по-настоящему трагична - она верила, что будущее небо в алмазах - реальность. Она была оптимисткой, как и многие юные души в те годы.

Она любила! Это сильное чувство все искупало. А история с ее увлечением Потапенко, рождением дочки - лишь эпизод в единственно цельной и мощной любви к Чехову.

Нынешняя Лика Натальи Доли - иная... То есть она тоже любит Чехова, искренне и сильно, но... в поступках своих она, очевидно, более похожа на историческую Лику, быть может, потому, что лучше знает ее биографию.

Создатели нового спектакля прочли и учли новые материалы и комментарии к переписке Чехова и Лики, ее письма, по тем или иным причинам не вошедшие ранее в пьесу, горько-беспощадные и к себе, и к адресату. Написанные на грани цинизма, они, тем не менее, не делают Лику хуже.

Тогда, в начале шестидесятых, когда писалась пьеса, Леонид Малюгин многое недосказал в характере Лики. Или не мог досказать.

От этого Лика в исполнении Роговцевой была несколько идеальной, что ли. Поэтому, очевидно, и не обращал внимания режиссер ни на ее реальный роман с Левитаном, а ведь он был; ни на сильное увлечение оперным певцом, которого Антон Павлович называл в письмах не иначе, как Бурцалом или Буцефалом. И уж, конечно, она не могла бросить Чехову фразу горькую и предельно жесткую, ту, что бросает ему нынешняя Лика: "Сегодня во сне видела всех своих любовников...".

Не могла Лика Роговцевой так вызывающе откровенно, покачивая в ритм музыке легким ажурным зонтиком, долго-долго - как это делает Наталья Доля - победно спешить на свидание, вся в предчувствии головокружения от мужской ласки. Да и сцены такой в том спектакле не было.

Сегодняшняя Лика очаровательна. Она, конечно, и любит, и страдает от неразделенного чувства, но... более земная, более реальная. В ней кипит куда большая жажда земных радостей, страстное желание нравиться и, конечно, у нее иная реакция на поражение в любви. Мотив измены Лики от невостребованности, разгула страстей, чтобы забыться от сердечных ран, едва ли прочитывался в том давнем спектакле. Об этом говорилось, но как-то вскользь - главной темой была пылкая и возвышенная любовь Лики-Роговцевой к Чехову.

Наталье Доле - она не щадит свою героиню - веришь, что от отчаяния, от ужаса одиночества она может начать прожигать жизнь. Представить, что Лика-Роговцева всерьез может пуститься в разгул, было совершенно невозможно.

История нынешней Лики пропитана болью и горечью. Та, прежняя Лика не могла в гневе швырнуть свой дневник под ноги Чехову, не могла от отчаяния кружиться со стульями на вытянутых руках, не могла так беззащитно, словно распятая, припасть к березам: "Я подумать без слез не могу, что не увижу Мелихово...". В Мелихово осталась часть ее души. В Мелихово она была счастлива.

В атмосфере все более обостряющихся отношений с Чеховым, когда вокруг лишь хоровод капризных мужчин, Лика Натальи Доли живет на едином дыхании лихого отчаяния безысходности. У этой Лики умер ребенок - двухлетняя Кристина, - этой темы в прежнем спектакле вовсе не было. В том, как передает это событие Доля, есть редкий, завораживающий магнетизм. Сдержанно, очень нетеатрально актрисе удалось передать то, что редко удается на сцене, - паралич, оцепенение от смерти близкого человека, озноб и пустоту. Лика была виновата в этой смерти и казнила себя. Кто же отпускает маленькую девочку в деревенскую глушь к дальним родственникам, к бабушке, тетке, очень пожилым и немощным, а сама завивает горе веревочкой в столице?...

И шуба с плеча Потапенко - любовника Лики, и плащ в дождливом Париже, напоминающий небеленый холст, и траурное черное платье на смерть дочери, и легкий, даже слегка вызывающий, сарафан в начале - всего этого не было в первом спектакле. Там Лика, в основном, была одета в закрытое скромное платье начала века. Художник Давид Боровский нашел цвет и фактуру ткани, напоминающую тыльную сторону березовой коры. И только во втором акте - одно письмо - Роговцева меняла это платье на еще более строгое - темно-серое.

В Лике Натальи Доли, во всем ее облике, в глазах, в изломанных резких движениях угадывается мольба о жизни светлой, гармоничной, тоска по чувству глубокому и сильному - единственному тому чувству, о котором мечтали и все иные чеховские героини. Но мольба так и осталась мольбой, и эта Лика кажется одной из самых привлекательных и чистых героинь нынешнего потерянного поколения, поколения более резкого, угловатого, категоричного, но от этого не менее драматичного и беззащитного.

Лика Натальи Доли бешено торопится жить, чувствовать, кажется, даже обгоняя часовую стрелку... "Как отчаянно грудь холодела, а шаги мои были легки..." - вот он, ахматовский напряженный характер волнения Лики, отчаянно стремящейся навстречу любви сегодня, сейчас, непременно в следующее мгновение, потому что "я ничего не могу делать вполовину". В этом признании Чехову - ее характер. Из-за него во многом и не состоялась ее жизнь с Антоном Павловичем. А Книппер ждала. Умела ждать... "Надоели мне кусочки. Хочу полноты. Мы так мало с тобой поговорили, и так все неясно. Ты не находишь..." Вот и все, на что отважилась Книппер, подталкивая Чехова к решению. Как осторожно. Как легко. Как интеллигентно. Да! Она - не Лика с ее вызывающе-откровенным и в ее устах таким беззащитным девизом: "Жить стоит минутами... И потом забывать эти минуты, чтобы воспоминаний не оставалось...".

Тогда, в 1966-м, молодая Ада Роговцева замечательно выразила в этом образе лучшие движения души своего поколения.

Ныне - молодая актриса Наталья Доля угадала, прожила и воплотила смятение юной и чистой женской души, рвущейся к счастью, в наше лихорадочно больное время, где ежедневно ставятся под сомнение любые ориентиры нравственности.