Петр ПАНЧУК – о третьей встрече с образом поэта

Известный актер Национального театра им. И. Франко получил эту почетную награду в номинации «Театральное искусство» «За воплощение образа Тараса Шевченко на отечественной театральной сцене». Напомним, к 200-летию со дня рождения Кобзаря на сцене Национального театра русской драмы им. Леси Украинки он предстал в образе Тараса Григорьевича. Это уже третья встреча актера с образом величайшего украинского поэта, однако именно спектакль «Везде один» Петр Панчук считает знаковым. Почему — актер сам рассказывает газете «День».

ПЕТР ПАНЧУК В СПЕКТАКЛЕ «ВЕЗДЕ ОДИН» НАЦИОНАЛЬНОГО ТЕАТРА РУССКОЙ ДРАМЫ
ИМ. ЛЕСИ УКРАИНКИ / ФОТО ИРИНЫ СОМОВОЙ

— Сначала я сыграл Шевченко в «Божественном одиночестве» на родной сцене Театра им. И. Франко, потом в спектакле «Слава» Черкасского театра. И хотя я благодарен режиссерам обоих этих спектаклей, возникает необходимость говорить о Шевченковской премии именно в связи с Театром им. Леси Украинки и спектаклем «Везде один», который поставил Михаил Резникович. Потому что не знаю, получил ли бы вообще без него эту премию. Как-то мне сказал режиссер спектакля, который я репетировал, но премьеру не играл: «Петр, благодарю вас. Львиная часть работы в этом спектакле — ваша». Так вот, хотя по радио и говорят, что премию получил Петр Панчук, львиная часть работы над спектаклем «Везде один» принадлежит всему коллективу Театра им. Леси Украинки и особенно — режиссеру. Знаете, что меня, приглашенного актера, поразило и удивило в этом театре?

Наши с Михаилом Юрьевичем пути пересекались и раньше. Я учился в Театральном институте параллельно с его курсом, мы видели дипломные спектакли друг друга, но как-то не пересекались... И вот, через несколько лет, по окончании института, на протяжении которых я почти ничего не играл, наталкиваюсь на газетную публикацию, посвященную юбилею нашего театра. Автор статьи — Михаил Резникович. Он писал о Юре, Бучме, Ступке и... самую большую колонку посвятил Петру Панчуку -талантливому, будто бы, актеру, которому нужно давать роли и возможность реализоваться... Это в то время, когда я был — никто и звали меня никак. Так впервые была выражена внутренняя поддержка. Было очень важно знать, что, несмотря ни на что, кто-то тебя замечает, признает, что ты не совсем еще пропащий человек. Ведь нередко актеры, годами не получая работы, спиваются, ломаются. Я же после этого случая начал верить в себя. 

Через несколько лет мы встретились, и Михаил Юрьевич сказал: «Петр       — вы хороший актер. Жаль, что вас не привлекают к работе в театре». Я и на тот момент ничего серьезного не играл, а от нереализованности, знаете, у актеров возникает злоба. Помню, как невежливо, с вызовом тогда сказал: «Если я такой хороший актер, почему же вы не возьмете меня в свой театр»? «Нет, Петр, вы — украинский актер», — сказал он, и я только сейчас понимаю, насколько Резникович был прав. Я действительно украинский актер,  чувствую украинскую природу, украинские характеры. В русском театре я был бы чужеродным организмом.

В третий раз мы пересеклись после дипломного спектакля «Отец» режиссера-выпускника, в которой я играл главную роль. Михаил Юрьевич сказал: «Поздравляю, родился величайший актер». Вы представляете, что это означает для человека, который много лет играл лишь в эпизодах? Это теперь, учитывая возраст, опыт понимаю, что ко всякой похвале следует относиться осторожно, а тогда слова эти запали в душу и были лучшей наградой, вселяли веру в себя. Такой «аванс» обязывает отвечать заданной планке, чтобы не разочаровать человека, который тебя признал.

Тот самый «Отец» Стриндберга позднее стал моей первой за 18 лет большой ролью в Театре им. И. Франко. На премьере Михаил Юрьевич сказал: «Петр, поздравляю вас с тем, что вы выстояли». Я выстоял! Не обозлился на весь мир, не растерял себя.

Следующей встречей стала работа над «Везде однин». Раньше я думал, 99% актеров не знают профессии. Однако, пообщавшись с Михаилом Юрьевичем, понял, профессии не знают все 100% артистов. Ведь тот 1% я благодаря своему высокомерию приписывал себе. Пришлось догонять, наверстывать, осваивать профессию. Это труд тяжелый, но приятный.

В первую очередь пришлось учиться дисциплине. На первой репетиции режиссер сказал: «В этом театре такие порядки: на репетицию у нас приходят вовремя и перед началом готовятся». «Готовятся?», — я изобразил удивление, словно впервые о таком слышу, но никто на мою шутку не отреагировал. На следующий день я прихожу в 11:00, а все артисты уже в костюмах, ходят, что-то бубнят себе под нос. Думал, то совпадение — возможно, у них перед этим была репетиция. На следующий день — та же картина. Ровно в одиннадцать приходит режиссер: «Начнем». Как, «начнем»? А поговорить? А раскачаться? Я привык к тому, что в театре народ сходится на репетицию (в лучшем случае!) ближе к двенадцати, потому что заторы на дорогах. Потом в сотый раз рассказываются анекдоты, живо обсуждается политическая ситуация в стране. А здесь, не тратя попусту ни минуту, режиссером проводится разбор, ставится задача, актеры пробуют играть и — снова разбор. И так каждый день! Ты понимаешь, что это система. И это начинает тебе нравиться, ведь ты не тратишь силы даром. Ты пришел на работу.

Удивило меня и то, что режиссер ежедневно приносит листочки, на которых — итоги прошлых репетиций, ориентация для актеров — в каком направлении им двигаться, на что обратить внимание. За 30 лет работы я такого не видел. Это и уважение к актеру, и ответственность за совместное дело. А еще — бесценный материал, который может служить учебником каждому, кто занимается этой профессией. Кстати, все эти листочки вошли в книгу «Записки режисера».

Как-то на репетиции Михаил Юрьевич рассказывал, какой идеей-фикс была для Шевченко женитьба. И я имел неосторожность пошутить на эту тему: «Конечно, человек 10 лет был в солдатчине. Нужно же было ему какую-то бабу!» В любой другой мужской компании никто не обратил бы внимания. А здесь        — я мгновенно почувствовал внутреннее неприятие режиссером этого уничижения, цинизма, вульгарности. Он сразу дал мне почувствовать, что если уж мы играем о Шевченко, должны и сами подниматься до его уровня. Это нелегко            — взбираться на гору. Это сбитые колени, обломанные ногти. Но тебе не позволяют сказать: «Захотел бабу», и ты начинаешь расти над собой. Сколько же сил и терпения имел режиссер, чтобы всех нас на ту гору тащить.

Почему я с таким восторгом обо всем этом говорю? Потому что наконец нашел человека, который исповедует в искусстве те же ценности, что и я. А еще встретился на сцене с профессионалом. Когда читаешь стенографии репетиций Станиславского, Немировича-Данченко, Товстоногова, понимаешь, что с такими режиссерами, с тем разбором, который они делают, невозможно быть плохим актером. Это очень важно, когда режиссер знает актерскую профессию, умеет разбирать все до атомов. Эти атомы, кирпичики, начала нередко в театре пропускаются. Режиссер приходит и сразу начинает проговаривать образы, сцены... И спектакли выходят либо пустые, либо разваливаются очень скоро.

Мы не мусолили первую попавшуюся найденную краску, пока до премьеры она абсолютно не потускнеет, а открывали целую палитру. Материал был настолько нами «раскопан», что открылось множество вариаций! Я сам удивляюсь, насколько свободно обращаюсь с ролью: сегодня тот же спектакль играю совсем не так, как вчера. В спектакле появился «воздух», внутренний мир героя очень подвижный. Ты не зацикливаешься на чем-то одном. Не идешь по одной заданной колее, а отпускаешь вожжи и пускаешься вскачь.

Накануне гастролей с «Везде одним» я приболел. Пришла врач из медпункта Театра им. Леси Украинки и направила на консультацию к специалисту. Я, конечно же, не пошел, решил: само пройдет. Но по дороге в Черкассы Михаил Юрьевич вдруг сурово спросил: «Петр Фадеевич, почему вы вчера не были в больнице?» И предложил свою помощь в организации встречи со специалистом. Я, правда, ею не воспользовался, но был тронут тем, что режиссер заботится о твоем здоровье, самочувствии. А незадолго до выпуска спектакля мне сделали операцию. Швы сняли за день до премьеры, но у меня даже мысли не было отказываться от выхода на сцену, брать больничный. Я понимал, что как бы себя не чувствовал — должен выйти и сыграть. Из уважения к тем, кто ценит твой труд, так беспокоится о тебе. Вот почему я так благодарен и режисеру, и всему коллективу театра, в котором работал. Это наша общая награда.