Премьерное поведение

В октябре в нашем театре состоится долгожданная премьера спектакля «Нахлебник», поставленного по мотивам одноименной пьесы Ивана Тургенева. Примечательно, что сам классик назвал свое произведение «комедией», хотя судьбы главных героев этой истории полны драматизма. Может, поэтому репетиционный процесс в театре также проходил «на стыке жанров». С одной стороны – очень серьезный драматургический материал, работа на износ, с другой – здоровое чувство юмора. И теперь - накануне премьеры - самое время оглянуться назад, вспомнить яркие моменты и завязать несколько узелков на память.

 

УЗЕЛОК ПЕРВЫЙ: КАК ВСЕ НАЧИНАЛОСЬ

 

Как-то Иван Сергеевич Тургенев подметил: «Никто не знает, как зреет, наливается зерно в лоне земли». И никто не знает, не догадывается, не представляет себе, как зреет, наливается в сознании режиссера идея будущего спектакля. Это таинство, с которым он – автор – всегда один на один. А значит, помощи ждать неоткуда, и ответственностью поделиться не с кем.

Постепенно мысли станут оформляться в слова, проступит более-менее стройная система, окрепшая идея, которой режиссеру предстоит увлекать, заражать, соблазнять будущих соавторов спектакля, обращать их в свою веру. Обычно на этом этапе - проб и ошибок, бесконечных примерок на себя чужих судеб, попыток препарировать человеческие души - постановщики исписывают килограммы бумаги в надежде зафиксировать вечно ускользающую мысль. И только благодаря этому нам с вами предоставляется уникальная возможность заглянуть в святая святых – режиссерские записи. Выдержки из свежеизданных «Записных книжек режиссера», созданных Михаилом Резниковичем в процессе репетиций «Нахлебника», мы и приводим в данной статье.

 

«Можно смело сказать, что это самая остросоциальная пьеса Тургенева. По жанру – карнавал издевательств очень внезапных, по-своему талантливых и неоднородных… Нигде позднее он так резко не прикасался к чудовищной мере издевательств человека над человеком».

Михаил Резникович

 

Издеваются в пьесе Тургенева над бедным помещиком Кузовкиным, живущим на хлебах в доме Кориных. Хозяева дома умерли, их дочь Ольга последние семь лет прожила в Петербурге. И вот теперь, выйдя замуж, наследница приезжает погостить. Во время завтрака в честь приезда хозяев сосед Тропачев вместе с мужем Ольги ради смеха спаивают Кузовкина, глумятся над ним. Не выдержав унижения, приживал мстит обидчикам: раскрывает тайну Ольгиного рождения, которую хранил более двадцати лет. Слова эти, неосторожно брошенные, а точнее – вырвавшиеся от обиды, в одночасье, как карточный домик, ломают картину чинной жизни благородного семейства, обнажая тщательно скрываемые измены, унижения, жестокость.

«Важно понять, без чего бы не было этой истории, вокруг чего крутится сюжет?.. Что лежит в сердцевине конфликта?.. За двадцать с лишним лет до происходящих событий муж оскорбил и избил палкой жену. Дворянин – дворянку. Избил в безумии жестокости оттого, что ему плохо, что его бросила другая женщина и еще оттого, что ВСЕ ему позволено и удержу страстям нет»

Михаил Резникович

 

«Знаете, для меня было большим потрясением то, что Михаил Юрьевич «раскопал» для очередной нашей репетиции, - рассказывает Станислав Москвин. - Оказывается, Тургенев в своих произведениях ничего не выдумывал. Писал с натуры – он сам об этом говорил. И образ тирана - отца Ольги, в доме которого живет мой герой Кузовкин, - писатель тоже взял из жизни. Мать Тургенева была очень деспотичной жестокой женщиной. О ее изощренных издевательствах над крепостными ходили легенды. Однажды она писала сыну, пребывавшему за границей: «Ежели ты, Ваня, не будешь писать мне каждый день, я твоего любимого казачка буду каждое утро сечь на конюшне». Это действительно жутко».

«Да, мамочка у него была – будь здоров! – подхватывает Виктор Алдошин, также исполняющий роль Кузовкина. - А мне запомнилось, как на репетициях Михаил Юрьевич рассказывал подобную историю о семье Константина Сергеевича Станиславского. Еще до отмены крепостного права один из его предков приревновал свою жену и натравил на обидчика тигрицу. Представляете? На живого человека! А к другому родственнику Станиславского как-то пришел градоначальник просить денег на благоустройство города. Так тот заставил просителя при полном параде на центральной площади стать перед ним на колени. Знаете, все эти невыдуманные – живые истории очень помогли нам в работе над спектаклем. Весь первый акт «Нахлебника» - беспощадное издевательство над Кузовкиным. И оказывается – это не фантазия. Это было в природе крепостничества. А сегодня что? Да то же самое! Прав тот, у кого больше прав. И человек точно так же зависим от работодателя, от более состоятельных родственников. И тут главный вопрос в том, как ведут себя те, в чьих руках ваша судьба».

Обратите внимание: каждый увлеченный своей работой артист старается проводить параллели между событиями «давно минувших дней» и современностью. Эта способность наполнять слова, написанные столетия тому назад, сегодняшним смыслом очень высоко ценится в театре. Такому – думающему - артисту легче не только вжиться в чужую судьбу, но и достучаться до зрителя. 

 

«Важно помнить, что спектакль не про них, про тех, кто жил полтора столетия назад, а про нас, про нашу жизнь, про наши безобразия и бесстыдство лести, и про нашу трогательность и человечность тоже. От них – к нам. Посмотреть «Нахлебника», значит, вглядеться в себя, задуматься, ужаснуться, разбудить сочувствие…»

Михаил Резникович

 

По сути, именно этим – пристальным вглядыванием в себя, самоизучением, попытками уверовать в то, что Тургенев написал пьесу о тебе и только о тебе, – занимаются артисты во время репетиций. Благодаря этому и появляется вера в «пресловутые» предлагаемые обстоятельства, а слова перестают быть просто словами.

«На репетициях Михаил Юрьевич все время требовал и требует, во-первых, уважения к тургеневскому тексту, а во-вторых – объема слов. Чтобы артисты не просто рассказывали текст, но облачали в слова тургеневскую мысль. Ну вот – простой пример. Мой Кузовкин говорит: «Родился я, можно сказать, в бедности. А потом – лет мне было двадцать с небольшим – последнего куска хлеба лишился несправедливо». Режиссер начинает разбор: «родился в бедности» – что это такое? Заставляет думать, чтобы в этом было что-то свое. И я вспоминаю, как мне жилось в 1990-е. Пусть до «последнего куска хлеба» не доходило, но то, что все мы тогда едва сводили концы с концами – это факт. Что я тогда чувствовал? Привнося что-то свое, ты делаешь характер персонажа «своим, сегодняшним».

 

УЗЕЛОК ВТОРОЙ: НАРЯД ВНЕ ОЧЕРЕДИ

 

А пока в репетиционном зале постановщик, режиссер и артисты проникались насущными проблемами, абсолютно во всех театральных службах и цехах кипела работа. Тут важен каждый вбитый гвоздь, каждая верно сведенная бухгалтером цифра, вдохновение мебельщиков, монтировщиков сцены, бутафоров, осветителей, звуковиков, водителей… Хотя зачастую их работа зрителю не видна, но она – крепкий, надежный фундамент успеха или неуспеха будущего спектакля. А вот художникам в этом плане везет больше: на премьере им достается частичка лавров.

Сочиняя сценическое пространство спектакля «Нахлебник», Мария Левитская перелопатила такое количество «документов эпохи», что впору диссертацию писать. «Я несколько месяцев изучала живопись XIX века, ведь костюмы должны соответствовать духу времени. Живопись – это основной документ для театрального художника, - поясняет Мария Сергеевна. – Наверняка, кто-то удивится, увидев в этом спектакле даму в тюрбане – Соседку. Но это - не полет фантазии, а мода того времени». Работали бок о бок с режиссером. И, как водится у людей творческих, первыми же найденными решениями не удовлетворялись. «Мы три раза ломали макет «Нахлебника», а на окончательном варианте костюмов остановились только за три месяца до выпуска. Словом - творческий процесс…», - вспоминает постановщик.

Кстати, в этом спектакле оформление исполняет отнюдь не иллюстративную функцию. На него возложена ответственная миссия.

 

«Ставя Тургенева нынче, стоит помнить, что существует реальная опасность рассказа зрителям XXI века истории, случившейся где-то в давно прошедшем времени. Избежать этого, приблизить происходящее к веку нынешнему - задача авторов спектакля.

Кроме работы с артистами, кроме углубленного вскрытия конфликта, существует еще и визуальный ряд спектакля. Он или помогает или затрудняет эмоциональное звучание конфликта. И здесь костюмы играют далеко не последнюю роль. Чисто исторические одежды, в лучшем случае, не мешают, но и не помогают вовлечению зрителя в острейшую стихию чувств героев. Должна быть предпринята хотя бы попытка перевести визуальный ряд представления и, в частности, костюмов в нечто более вневременное, вечное, чем быт сороковых годов XIX столетия. Костюмы должны помогать ощущению ужаса происходящего издевательства, ужасу искалеченных судеб и не могут быть отнесены только к той далекой на сегодня эпохе».

Михаил Резникович

 

Художники смену сдали, пошивочные цеха - приняли. Работали в выходные, в праздники, задерживались по вечерам, а с утра приходили пораньше. И все ради того, чтобы сдать костюмы в срок – к предварительному показу. «Цех по пошиву мужских костюмов утверждает, что один мужской костюм стоит четырех женских, но я не согласна. У нас платья очень сложные. Там и нижние юбки, и лиф на двунитке, чтобы плотненько сидел, на косточке, на крючке… Это очень сложная конструкция, которая требует немало времени и усилий. С ними столько мороки…», - рассказывает начальник цеха по пошиву женских костюмов Людмила Корякина. А заодно (не без гордости) показывает плоды труда своих подчиненных. «На один только подъюбник платья Анны Артеменко (Ольги) пошло около20 метров ткани, потому носить костюм актрисе нелегко. Да на саму юбку пошло четыре полотнища по полтора метра, плюс – на лиф, на рукава. А рукав «фонариком» - это целая технология! А расшить жилеточку Анны Гринчак (Соседки) под драгоценные каменья – несколько часов кропотливой работы. Только в нашем цехе над спектаклем трудились десять мастеров, два закройщика и мастер по головным уборам».

 
 

УЗЕЛОК ТРЕТИЙ: Я ТУЧИ РАЗВЕДУ РУКАМИ

 

А в это время двое художников сгущали тучи над сценой театра, причем - в прямом смысле слова. По задумке режиссера основная смысловая нагрузка в сценографии легла на небо. 

 

«Небо – живет и дышит тревогой. Холодом до озноба. Ледяная хрустальная синь и пена белых с хмуро-серым облаков…

Вначале вдали видна лишь полоска неба. Ближе к нам колонны портала старинной дворянской усадьбы и лихорадочная суета дворни перед приездом хозяев. Затем приезд. Встреча. Завтрак на скорую руку а-ля фуршет. Все это время картина пространства не меняется. Изменение начинается с момента пьяной исповеди Кузовкина. По мере ее развития холод неба и пена облаков заполняют все пространство до горизонта. Небо начинает дышать предчувствием беды. Оно все холоднее и тревожней.

Потом небо исчезает. Сразу. Мгновенно. Наваливается тьма. Даже не в небе. А просто тьма. Без неба. Тьма в мире. Тьма в душах. Люди, выхваченные рембрандтовским светом, начинают жить во тьме. Судорожная, нелепая, тревожная жизнь обитателей дома, когда они боятся оступиться в простом движении, в поступке, в брошенном неосторожном слове. Иной ритм. Иная энергетика. Заторможенность. Стало трудно двигаться, говорить, смотреть друг другу в глаза…»

Михаил Резникович

 

И как все это воплотить на сцене? Статичный живописный задник здесь явно не годился. Пришлось обращаться к современным технологиям, а именно – к проекционному экрану. Андрей Рябин с Алексеем Рабиным вооружились камерой и отправились «охотиться» на облака. «Небо подходило не всякое. Сначала нам нужно было одинокое облако, которое, как оказалось, в природных условиях поймать не так-то просто. Пришлось нарисовать его при помощи компьютерных технологий, «плыло» это облако также благодаря специальной программе. Дальше требовался переход от одинокой тучки к густым облакам. Облачное небо снимали за городом, потом дорисовывали и монтировали так, чтобы переход был плавным, незаметным человеческому глазу – как в природе», - поясняет Алексей Рабин. Небо, густо завешенное грозовыми тучами, создали путем наслоения нескольких картинок для пущего эффекта. Ну, а «кровавый» горизонт рисовали исключительно компьютерным способом.

УЗЕЛОК ЧЕТВЕРТЫЙ: НУ А ДЕВУШКИ?

Выражение «тургеневская девушка» давно стало нарицательным, но со временем утратило свое первоначальное значение. Для современной молодежи (как правило, Тургенева не читавшей), это кроткое, томное, искреннее, нежное создание - и только. Но стоит познакомиться с классиком поближе, как окажется, что рядом с нерешительными, безынициативными, боящимися ответственности и бурных страстей тургеневскими мужчинами, героини Ивана Сергеевича – натуры цельные и сильные, образчики решительности, самоотверженности и жертвенности. Актриса Анне Артеменко смогла убедиться в этом на собственном опыте. В спектакле «Нахлебник» ее героине Ольге приходится проявлять недюжинное мужество.

 

«Здесь все предельно жестко. Ольга начинает активную борьбу за свою судьбу, за свое будущее с мужем, за Петербург… Все случившееся оглушительно и невероятно, и такой удар, что просто отмахнуться Ольга не может. Ей нужно убедиться, что в этом правда, а что выдумка пьяного старика. Чем больше он сопротивляется, тем острее у нее драматические предчувствия, тем активнее она настаивает. И далее, проникнув в тайну и поверив, и сочувствуя ему, она все равно жестко и упорно будет бороться за единственно реальный выход из этой ситуации. Он должен взять деньги и уехать. Только в этом гарантия, что жизнь с мужем спасена, и судьба очень сильно их не ударит».

Михаил Резникович

 

«С детства-отрочества я любила Тургенева, точнее его героинь, признается Анна Артеменко. - Он завораживал красотой женских образов – таких разных и всегда достойных восхищения. «Тургеневская девушка» – это «женщина-ТАЙНА». Только ей одной ведомо, что ею движет. «Тургеневская девушка» - ЖИВАЯ. Думаю, как во времена классика, так и в наши дни, это качество весьма редкое. А еще она очень открытая, естественная в своих желаниях, целях, мечтах. И разные героини несут эти качества, исходя из своей природы, личных мотивов.

Моя героиня Ольга стоит перед выбором: блестящая будущность с супругом в Петербурге, или признание правоты Кузовкина, что повлечет за собой самые страшные последствия. В ходе спектакля идет трансформация отношений к мужу и к нахлебнику, оказавшемуся вдруг очень близким человеком. Идет переоценка ценностей. Возникает чувство долга перед человеком, который еще утром был ей чужим».   

Нет более счастливого и более волнительного периода в театре, чем ожидание премьеры. Никогда нельзя быть уверенным в том, что зритель увидит, разгадает и примет то, что так тщательно выстраивали и выверяли в спектакле его авторы. Но как бы там ни было, все мы в эти последние несколько месяцев стали умнее, мудрее и добрее. Хочется надеяться, что и зрители с не меньшим удовольствием станут вместе с нами открывать для себя планету по имени «Тургенев».       

 

 «Мы должны попытаться прикоснуться к очень индивидуальной и абсолютно не похожей на иные  планете «Тургенев» в полном ее объеме, прежде всего к духовному миру и к миру его героев, ко всему Тургеневу. К его романам, рассказам, стихотворениям в прозе. Это может создать иной объем в атмосфере спектакля, иную глубину и противоречивость характеров, иное социальное и нравственное звучание, иной отклик зрительного зала»

Михаил Резникович