Михаил Резникович: «Время толкает под локоть»

24 августа в Национальном академическом театре русской драмы имени Леси Украинки отмечали двойной праздник – День Независимости и присвоение художественному руководителю Михаилу Резниковичу высшей награды страны - звания Герой Украины. Накануне открытия 88-го сезона Михаил Юрьевич рассказал «Театральному крылечку» о своем понимании определения «героизм» и премьерах грядущего – 88-го сезона.

«ДРУГОЙ» ШЕВЧЕНКО

 Михаил Юрьевич, что для вас значит звание Героя Украины?  

Эту действительно очень высокую награду я воспринимаю как аванс не только мне, но и всем тем людям искусства, которые в ежедневной творческой деятельности пытаются «сеять разумное, доброе, вечное», пытаются говорить о высоких человеческих чувствах. По-моему, в наше непростое время это наша главная задача. Мне кажется, каждый, кто трудится в национальных учреждениях культуры, искусства, охраны культурного наследия, должен исповедовать эту творческую религию. В День независимости Украины на церемонии вручения этой награды я искренне поблагодарил президента Украины, ведь именно в тот период, когда Виктор Федорович Янукович был премьер-министром, экономическая составляющая всех 23 национальных учреждений культуры была укреплена в разы. Мне кажется, это дало возможность и Ансамблю Вирского, и Хору Веревки, и многим другим коллективам сохранить профессиональные кадры, которыми гордится Украина.

 

Что вы вкладываете в понятие «героизм»?

Вы подталкиваете к формулировкам, а они почти всегда хромают. Возможно, герой - тот профессионал, который в меру своих сил и бескорыстно служит своей стране, прилагает все усилия для того, чтобы завтра она была более человечной, и сплоченной.

 

Осень – завершение летних каникул для театральных работников. А что вы любите больше - отпуск или работу?

Трудно сказать. В отпуске я всегда работаю. Уже через несколько дней начинаю думать о спектакле, который репетирую, о будущем сезоне, о проблемах своих студентов. Так что для меня отпуск – это просто некое переключение. А в советское время это был еще и период подработок. Каждый год в летние месяцы я писал инсценировки. Они потом ставились в театре. Я получал за это небольшие деньги, но за несколько лет так наловчился это делать, что вскоре работать на каникулах стало для меня нормой.

Этот отпуск я посвятил работе над спектаклем о Тарасе Григорьевиче Шевченко. В 2014 исполнится 200 лет со дня рождения поэта. И хотя нас никто не обязывал ставить спектакль «к дате», есть внутренняя потребность высказаться об этом замечательном человеке.

 

Очевидно, есть несколько способов «преподнести» публике личность о которой, казалось бы, известно все: в сотый раз повторить набившую оскомину хрестоматию, либо «опрокинуть миф», свергнуть с пьедестала, как это сделал Олесь Бузина…

Я с большим уважением отношусь к Олесю Алексеевичу, но мне интересен другой ракурс. Знаете, после прочтения дневников и писем поэта мне открылся немножко другой Шевченко. Я задумался над тем, насколько несчастлив он был во взаимоотношениях с женщинами, как жаждал семейного очага, но не получил его. Документы открыли для меня очень многое, и захотелось явить зрителю самые разные стороны его характера, дарования. Многие чересчур национально озабоченные товарищи часто не замечают, что Шквченко, например (в отличие от них), очень уважал и ценил русскую театральную культуру, русскую литературу. В какой-то мере питался ею. Равно как и русские писатели отдавали должное тому, что создал Тарас Григорьевич. Генри Джеймс, например, в труде о Тургеневе пишет, что тот общался с самыми выдающимися людьми своего века, и среди Флобера, братьев Гонкуров, Толстого, Достоевского, Фета упоминает Шевченко. Это говорит само за себя.

Очевидно, мы остановимся на самом драматичном десятилетии его жизни – ссылке и после ссылки. К нескольким стихотворениям Шевченко наш, по-моему, очень хороший композитор Александр Шимко написал замечательную музыку для зонгов, а молодые артисты уже пытались их исполнить. Надеюсь, «опыт исследования внутренней жизни человека в дневниках и документах» - так бы определил название этой композиции – мы сыграем весной. 

 

Прошлый сезон в театре был объявлен «сезоном классики». В репертуаре, кроме поставленных ранее Гоголя, Достоевского, Булгакова, Леси Украинки, Чехова, Островского, Уайльда, появились Мольер, Гете и Реньяр. Складывается определенная палитра, чего еще, по-вашему, в ней недостает?

Сезон классики в нашем театре, по-моему, продолжается. Надеюсь, в октябре мы сыграем премьеру «Нахлебника» по Тургеневу, ближе к концу сезона – «Ромео и Джульетту» Шекспира. Следующий сезон припадает на лермонтовский юбилей, и мы планируем постановку «Маскарада». Мы движемся по этому пути. Но собрать коллекцию громких имен – для театра не самоцель. Главное – суметь каждый классический спектакль сделать современным. Это формула моего учителя Георгия Александровича Товстоногова. Ее легко озвучить, а вот осуществить…

 

ИГРА В СЛОВА

 

Сценическая история пьесы «Нахлебник» невелика. Почему вы принялись «разгадывать» именно ее?

Во-первых, она - о беспощадном, изощренном унижении богатыми бедных. К сожалению, за более чем полтора века ситуация не изменилось. Изменились разве что методы, хода и средства, но с унижением мы по-прежнему сталкиваемся на каждом углу. А кроме того… У Тургенева есть статья «Гамлет и Дон Кихот». В ней писатель говорит о том, что всех героев всемирной литературы можно условно разделить на гамлетов и дон кихотов. Так вот, во многих произведениях самого Ивана Сергеевича тема Дон Кихота - наивного человека, не вписывающегося в окружающий мир - проглядывается довольно отчетливо. И в главном герое «Нахлебника» - Кузовкине - есть черты этого «вечного» образа: беззащитность и душевная щедрость, наивность. А такие люди – на все времена. Мне показалось, такой характер может эмоционально тронуть современного зрителя. Посмотрим, что получится.  

 

Возможно ли это вообще – выдержать испытание деньгами, властью, и остаться при этом человеком? Вы встречали таких людей?

Ну, Сахаров же выдержал… Да, я встречал таких людей. Например, неплохо знал очень обеспеченного советского драматурга Алексея Николаевича Арбузова. Его душевная открытость, человечность, стремление к подлинному в жизни и в театре оставались, власть и деньги его не испортили. Таким же человеком был главный режиссер московского Театра имени Станиславского Борис Александрович Львов-Анохин, у которого я работал. Да даже Георгий Александрович Товстоногов, при всей своей жесткости был иногда наивным ребенком и умел ценить творческое в человеке... Так что, такие люди встречаются, хотя не так часто, как хотелось бы. Все-таки большинство современных богачей ведут себя, как герои тургеневской пьесы.

 

Они ходят в театры?

Нет. В основном, нет. Во всяком случае, в нашей стране. Очевидно, не испытывают потребности.

 

Петр Фоменко говорил, что замечательно играть то, что за текстом, но иногда полезно «вернуться только к первому плану, к «поверхности» слов, потому что они бывают божественны»…

Да, я прихожу к тому же. Очень часто нужно играть суть без второго плана. Тогда характер проявляется более объемно. Так что, я думаю, это правильно, но в каждом отдельном случае нужно искать свой ход.

 

Как вы думаете, получают ли современные артисты - те же участники «Нахлебника» - это почти физическое удовольствие, радость от произнесения тургеневского слова?

Боюсь, не получают. Но это пока. Пока идет притирка, пока еще полностью не освоен текст, мизансцены, прошлая жизнь героев, ритм. Но, я надеюсь, что после пятого, шестого, седьмого спектакля они эту радость ощутят, как на данном этапе уже иногда получают это удовольствие участники предыдущего моего спектакля - «Любовное безумие».

 

ТЕАТР В БОЛЬШОЙ ПОЛИТИКЕ

 

50 лет назад вы поставили свой первый спектакль в Русской драме. Наверняка состояться молодежи тогда было нелегко…

Нет, мне было очень легко. Я попал в театр, когда в этом кресле сидел замечательный директор Леонид Тимофеевич Куропатенко. Встречу с ним я считаю одним из самых больших подарков судьбы. Он не только не мешал, но даже помогал тому, чтобы я состоялся как режиссер. Он понимал, что в театре должна быть молодая кровь, поэтому сам поехал к Товстоногову, просить, чтобы тот порекомендовал молодого режиссера. И труппа меня приняла. Может быть, потому что я честно трудился? Очевидно, люди это понимали.

 

Теперь в кресле, ранее занимаемом Куропатенко сидите вы. Даете ли вы им возможность делать первые шаги в театре?

Пытаюсь. Но то, состоится молодой режиссер или нет, зависит, в первую очередь, от его желания, умения, стремления. Если все это есть, я, конечно, помогаю. Могу сказать, что на этом этапе, – не знаю, что будет дальше, – наш молодой режиссер Дмитрий Морозов, как мне кажется, очень честно относится к делу. И я, как могу, ему помогаю. Этой осенью на Новой сцене театра должен выйти его спектакль «Женщина и чиновник» по пьесе Альдо Николаи. В спектакле заняты сильные артисты среднего поколения – Наталья Доля, Дмитрий Савченко, Елена Нещерет и Станислав Бобко. Мне кажется, это будет довольно интересная работа.

 

В пьесе Альдо Николаи говорят о перевороте, «правых» и «левых», безответственных министрах, чиновниках, без толку проедающих государственные деньги… Можно ли назвать эту пьесу острополитической?

Думаю, да.

 

Существует ли вообще в нашей стране политический, публицистический театр?

Думаю, нет.

 

Почему? Судя по наполнению отечественных СМИ, страна активно интересуется политикой.

Может быть, именно потому этой темой не интересуется театр. Много политики в журналистике, но художественного осмысления политических процессов в драматургии сегодня практически нет. Да что практически – нет вообще. А если отсутствует драматургия хоть мало-мальски профессиональная, на сцене выражать это очень трудно. Поэтому как такового политического театра, как мне кажется, у нас нет. И это плохо.

 

Разве? Некоторые зрители утверждают, что это как раз хорошо: политики вокруг столько, что только в театре ее не хватало…

Все не так просто. Политический театр – это театр, который «глаголом жжет сердца людей», говорит о самом наболевшем из того, что происходит сегодня в жизни. Что мешает театрам об этом говорить?.. Не знаю… То ли боязнь, то ли затянувшаяся передышка в драматургии, то ли затянувшийся период осмысления, - не знаю.

 

«Господа министерша» Бранислава Нушича, поставленная вами 12 лет назад, попала в гущу событий и казалась остросовременной, несмотря на то, что писалась в начале ХХ века. Насколько злободневна его пьеса «Доктор философии», спектакль по которой заявлен на новый сезон?

«Министерша» - спектакль более социальный, более конфликтный. «Доктор» - комедия иного рода. Это комедия добрых, наивных людей. Замешанная на внезапно свалившемся на главного героя капитале. Я бы сравнил эту пьесу с мольеровским «Мещанином во дворянстве». Там герой - совершенно наивный человек, ошарашен тем, что, оказывается, он всю жизнь говорил прозой. Эта мера наивности всех персонажей без исключения – по-моему, ключик к раскрытию сути спектакля. Если режиссер Ирина Барковская и артисты, занятые в «Докторе философии», смогут открыть этот жанр, эту природу чувств, спектакль прозвучит.   

 

«В МОСКВУ, В МОСКВУ»

 

Гастроли Театра имени Леси Украинки послевоенных лет старые московские театралы до сих пор вспоминают с восторгом. Чего вы ждете от грядущих гастролей в рамках Дней Киева в Москве?

Ничего. Мы сыграем «Насмешливое мое счастье», «Наполеона и корсиканку», в очередной раз выступим в филиале Бахрушинского музея, в Мастерской Боровского. Буду счастлив, если обнаружу теплый прием публики, а в остальном… Москва сегодня другая. Знаете, когда диссиденты (Эрнст Неизвестный и другие художники) пишут, что сегодня в России победило второразрядное западное искусство, становится грустно, но это правда. Безусловно, есть исключения: спектакли Сергея Женовача, «фоменковцев», Камы Гинкаса, но по большей части бывшие диссиденты правы. Поэтому Москва мне сегодня неинтересна. Когда-то на спектакли приходили Анатолий Миронович Смелянский, Михаил Ефимович Швыдкой, Виктор Владимирович Гульченко, и мне было интересно. Интересны их мысли по поводу спектакля, интересно, что они в нем понимали. Но уровень театральной критики упал не только у нас, но и в России. Сейчас многие статьи пишутся на уровне точек зрения, сотканных из соображений, или на уровне недостаточно высокой театральной культуры. Да о чем можно говорить, если один из выдающихся театральных деятелей на юбилее Станиславского говорит: «Константин Сергеевич боролся с актерскими штампами, за которые нас очень любит зритель». Вот и все…

 

Есть ли у вас нереализованные идеи, долго вынашиваемые, которые до сих пор не удалось воплотить?

Наверное, каждый режиссер хочет поставить «Гамлета» и «Три сестры», но на деле только жизнь подсказывает, что ставить дальше. Каждый спектакль должен быть продиктован временем. Время толкает режиссера под локоть и подсказывает, что нужно сегодня. Если бы в 1970-е мне сказали, что в 1990-х я поставлю «Молодые годы Людовика XIV», я бы рассмеялся. Но именно в то жуткое время, когда «распалась связь времен», Дюма, с его чистыми, наивными характерами, с его романтикой, – был необходим. Его имя продиктовало время. Другой вопрос – кто как слышит время. Впрочем, «каждый слышит, как он дышит», - как пел Окуджава.

 

Елена Францева