Преса
Преса
4 октября в Театре русской драмы им. Леси Украинки состоялась премьера спектакля по пьесе И. С. Тургенева «Нахлебник». В театральной афише указывается, что данная постановка является «сценической версией театра по мотивам одноименной комедии и прозе Ивана Тургенева».
Честно говоря, меня подобная формулировка поначалу насторожила. Как и сам выбор пьесы для первой премьеры сезона. «Нахлебник» казался мне несколько поверхностной пьесой, в которой нет ни запоминающихся образов, ни интересного сюжета. Поэтому мне представлялось совершенно естественным, что эта «комедия в двух действиях» пользуется меньшей популярностью, уступает «Месяцу в деревне» и «Провинциалке». Театр мог пойти по наиболее простому пути, усилив ради привлечения публики комические моменты, подчеркнув забитость главного героя, Василия Кузовкина, и нелепое тщеславие другого действующего лица — Флегонта Тропачева, подражающего в деревенской глуши столичным фатам.
Нужно отдать Михаилу Резниковичу должное: он сумел избежать простых решений. Вместо того чтобы подделываться под вкусы массового зрителя (точнее под навязываемое нам всеми средствами представления о том, что современная театральная публика благодарно отзывается только на откровенную пошлость), художественный руководитель театра попытался разгадать подлинный смысл пьесы и поделиться с нами своими открытиями.
Мне бы хотелось поблагодарить Михаила Резниковича за его труд не менее горячо, чем это сделали зрители, бывшие на премьере, которые в течение получаса не отпускали актеров. Как выяснилось, я не понимал смысла этой тургеневской пьесы, представляющей собой не бытовую зарисовку, а глубокую социальную драму, рассказывающей об отношениях, которые складываются в иерархическом обществе, основанном не неравенстве и угнетении.
После спектакля Резниковича меня больше не удивляет, что тургеневский «Нахлебник» был запрещен цензурой на протяжении 50-х гг. XIX в. В списках наряду с письмом Белинского к Гоголю и сочинениями Герцена. Раньше я объяснял себе это неспособностью николаевской цензуры, напуганной европейским движением 1848 г. (тогда была написана пьеса), отличить правдивое (пусть и поверхностное) отображение действительности от социальной критики. Теперь благодаря Михаилу Резниковичу я понимаю, что бдительная цензура сумела заметить то, что ускользало от моего взгляда: протест против основополагающих принципов общественного устройства.
В постановке театра Русской драмы это удалось показать во многом благодаря точно выбранным художественным приемам. Обращение к изобразительным средствам классического русского театра неизбежно привело бы к излишней архаизации спектакля. Он воспринимался бы как сценки из жизни разрушающегося «дворянского гнезда» с участием хорошо известных нам еще из школьной программы «лишних людей» и вышедшего из гоголевской «Шинели» угнетенного «маленького человека».
В то же время модернизация текста ради превращения Тургенева в злободневного автора привела бы (в лучшем случае) к появлению еще одной пародии на современные нравы. Увы, сегодня даже прославленные театральные коллективы часто не могут удержаться от подобного соблазна. Достаточно вспомнить хотя бы постановку пьесы А. И. Сумбатова-Южина «Джентльмен», которую осуществил в московском «Современнике» Евгений Каменькович. Но Резниковичу, к счастью, удалось добиться сочетания классических и современных изобразительных приемов.
В результате спектакль приобрел необходимую глубину, а зрительское восприятие — историческую перспективу. Новая постановка русской драмы не повествует о событиях прошлых дней и не обличает поведение нынешних «хозяев» жизни. Она раскрывает природу социального угнетения, показывает, как оно подавляет и разрушает личность и угнетателя, и его жертвы.
Этого не удалось бы сделать, если бы режиссер не сумел удачно дополнить текст пьесы мыслями и афористическими высказываниями, взятыми из записных книжек Тургенева. Было бы ошибкой увидеть здесь стремление улучшить «Нахлебника». Сегодня нам непонятны многие аллюзии и намеки, которые хорошо угадывали современники автора. В то же время, чтобы донести до зрителя смысл пьесы, нужно было заставить его постоянно думать. «Облегченное» восприятие не позволило бы зрителю увидеть важные выводы, сделанные Тургеневым, и заслуга постановщика в том, что он не только сумел разгадать их, но и донести до аудитории.
Причем своеобразным проводником, ведущим зрителя от происходящего на сцене к скрытому смыслу, выступает голос режиссера, который мягко и одновременно настойчиво доводит до зрителя мысли, содержащиеся в записных книжках и дневниках Тургенева. Эти вставки не носят характера иллюстраций или подсказок, призванных сформировать зрительское отношение к тем или иным персонажам. Они не разъясняют действие, а углубляют его, заставляя зрителя задуматься над принципиальными вопросами, лежащими в основе человеческой жизни.
Голос Михаила Резниковича, чем-то напоминающий знаменитый голос Ефима Копеляна в «17 мгновениях весны», звучит очень убедительно и просто завораживает. Что позволяет воспринимать высказывания Тургенева, в том числе давно знакомые, как собственную мысль, непосредственно связанную с переживаниями, вызванными происходящим на сцене. Это относится и к знаменитой фразе Ивана Сергеевича, в которой он называет русский язык единственной «поддержкой и опорой» во «дни сомнений, во дни тягостных раздумий». Ставшее по сути эпиграфом к спектаклю, это высказывание, предваряющее театральное действо становится ключом, помогающим раскрыть режиссерский замысел. Отношения между людьми в мире, где правят деньги, а сильные угнетают слабых, не могут защитить от безжалостной действительности. Единственный способ избежать нравственной гибели — бескомпромиссная борьба за личное достоинство. Помочь в ней, как подсказывает режиссер, используя тургеневские мысли, могут ясное сознание своего долга, внутренняя честность и стремление обогатить свою жизнь выдающимися произведениями человеческой культуры.
Правда, чтобы донести эту мысль до зрителя, пришлось пожертвовать некоторыми комическими чертами тургеневских персонажей, которые были бы совершенно неуместны в постановке, поднявшей «Нахлебника» до трагедии, приобретающей временами характер притчи.
Сюжет тургеневской пьесы довольно прост. Бедный дворянин Василий Кузовкин проживает в богатом семействе, покойный глава которого держал его в качестве домашнего шута. Дочь и наследница умершего несколько лет назад владельца поместья вышла замуж за молодого и чрезвычайно успешного петербургского чиновника. Молодожены приехали на некоторое время в усадьбу, где и живет в качестве нахлебника Кузовкин. Сосед молодой четы Флегонт Тропачев пытается стать своим человеком в доме и, желая позабавить хозяина, издевается над Кузовкиным. Отвыкший от подобного обращения старый «нахлебник» не может сдержать своего возмущения и в порыве негодования сообщает, что он является подлинным отцом Ольги Елецкой, нынешней владелицы усадьбы. Потрясенная Ольга на следующий день вырывает у Кузовкина признание, и он подтверждает, что все сказанное им накануне — чистая правда. Муж Ольги, Павел Николаевич, старательно делает вид, что не верит словам Кузовкина и считает его шантажистом (хотя, как мы можем понять, на самом деле не сомневается в правдивости его слов). Совместными усилиями супруги заставляют Кузовкина взять деньги и удаляют из дома, чтобы семейная тайна и дальше оставалась скрытой.
Основной комический персонаж тургеневской пьесы — Флегонт Тропачев. В нем смешно все: от имени и звания (он кавалерийский поручик в отставке) до призванных подчеркнуть его светскость французских реплик, сочетающихся с грубым издевательством над беспомощным Кузовкиным. В постановке русской драмы Тропачев вовсе не смешон. Он напоминает какое-то адское создание, помыслы и действия которого направлены на угнетение всех, кого он считает стоящими ниже на социальной лестнице.
В спектакле Резниковича одним из главных персонажей разворачивающейся драмы стал Нарцыс Трембинский, дворецкий Елецких, который также практически утратил свои комические стороны и превратился в безжалостное орудие угнетения. Чтобы подчеркнуть социальные функции Трембинского, режиссер разделил его роль между двумя актерами (чаще всего они произносят реплики в унисон), которые создали удачные образы, напоминающие нынешних «эффективных менеджеров».
Подобная интерпретация роли Трембинского, на мой взгляд, одна из главных удач постановки. Еще одним сильным ходом стало превращение длинного монолога Кузовкина, в котором он рассказывает о своих отношениях с матерью Ольги, во вставной спектакль. В результате в пьесе появились три новых персонажа — отец и мать Ольги, а также их соседка по имению, введение которых позволяет зрителю лучше понять подоплеку происходящего. Особенно хотелось бы отметить великолепную игру Елены Нещерет в роли матери. Она умело вызывает у зрителей чувство симпатии к своей героине, которое затем невольно переносится на непосредственно связанных с ней персонажей — Василия Кузовкина и Ольгу Елецкую.
Но воздействие спектакля объясняется, конечно же, не отдельными удачными находками, а проницательностью постановщика, сумевшего разглядеть за бытовыми подробностями социальную трагедию. Мы видим в Кузовкине униженного, но не сломленного человека, готового остаться без средств к существованию, но сохранить свое личное достоинство. Мы понимаем, что Павел Елецкий безнадежно испорчен свалившейся на него властью, и по мере продвижения по служебной лестнице он будет становиться все более циничным и лицемерным. Мы знаем, что Флегонт Тропачев и дальше будет угнетать и подавлять всех, кто слабее его, пытаясь таким образом отомстить человечеству за собственные нереализованные амбиции. Несомненно, все это намечено в тексте пьесы, но важно было угадать заложенные автором идеи, сделать их понятными современному зрителю.
Это, конечно же, редкая удача. За примерами другого рода, к сожалению, далеко ходить не надо. Достаточно вспомнить спектакль по роману Гете «Страдания юного Вертера», который также идет в Театре русской драмы. Книга, рассказывающая о человеке, который предпочел погибнуть, но не отказаться от своего права на личную свободу и не пожелал смириться с социальными условностями, отказавшись от любви или свести ее на уровень интрижки, стала на сцене любовной мелодрамой.
Что ж, угадать смысл, заложенный в литературном произведении, и перенести его на сцену непросто. Поэтому «Нахлебник» в постановке Театра им. Леси Украинки без всякого преувеличения можно считать значительным художественным достижением режиссера, сумевшего раскрыть изначальный замысел драматурга.
"Еженедельник 2000" №42 (673) 18 — 24 октября 2013 г.
Посилання: